– Доброе утро. – Ага, именно так и сказала приближающейся погибели. – Доброе утро. Доброе.
Ростик сам взвалил пленницу на плечо, скорым шагом чуть ли не подбежав к приготовленной нише. Тут уже даже у него стали сдавать нервы, уж слишком жалобно она кричала, слишком.
– Стой! – Немнод пошатываясь, словно пьяный поднялся с земли. – Подожди!
Все стояли не в силах чтолибо сказать или сделать, ктото отворачивался, ктото вообще закрывал глаза и уши. Молодой лер шатаясь подошел к висевшей на плече у каменщика живой ноше, трясущимися руками сдергивая с ее запястья тонкий с затейливым узором браслетик.
– Нем? Нем, это ты? – Девушка попыталась взбрыкнуть впрочем, без особого результата в могучих объятиях. – Нем я не пойму ничего, что происходит? Нем только не молчи! Что происходит?
Он стоял и молчал в считанных миллиметрах от нее, ощущая ее сладкий запах, и видя, как вздымается от учащенного дыхания ее грудь.
– Нем, я ничего не пойму! – Вновь закричала она в пустую, вертя головой, на которую был накинут мешок. – За что? За что вы так со мной?!
– Давай. – Наконецто после целой вечности томительной тишины произнес он, разворачиваясь, и уже с каменным лицом и мертвым сердцем уходя – прочь, совершенно не обращая внимания на крики, глупой и непослушной девчонки, что не приучена была слушать голос разума, а верила глупому и бессмысленному сердцу. Своему глупому сердцу.
* * *
Я получил мощнейший откат, боль от истощения и перенапряжения организма, в связи с невообразимой нагрузкой, что легла на меня в тот злополучный день, когда мы пытались прочитать разум Немнода, и появилась Адель.
Как там, что там, в реальности произошло, и как меня откачивали, пока я переживал день из жизни этого юноши, я не знаю. Знаю лишь, что чуть не умер. Мда уж. Чуть. По словам бабулички некроманта, я все же пережил клиническую смерть и это чудо из чудес, что такой болван, неуч и самонадеянный тип все еще попрежнему коптит это небо, слабым выхлопом из своих легких. Очень уж слабым выхлопом. Дело в том, что я настолько истощен, что с трудом могу поднимать пудовые, налитые свинцовой тяжестью веки. Ох, как же мне хреново! Все тело болело, словно пропущенное через гигантскую мясорубку, я даже спал через боль лишь кратковременные потери сознания не на долго, способны были избавить меня от этих мук. Мук телесных, внутри же я был пуст. Да сейчас я предоставленный сам себе и не отвлекаемый делами мирскими мог вдоволь полежать и по рассуждать о перипетиях и поворотах судьбы, но я этого не делал. К чему? Уж лучше пустота. То, что было не вернуть, это было и этого уже не изменить. Да, гдето когдато жила была девочка Адель. Да гдето когдато жил был некий юноша Немнод. Да, чтото было. Было.
Фава Рах переживший погружение в разум без физических последствий, в скором времени, а если быть точнее на пятый день после этого, покончил жизнь самоубийством. Он повесился у нас в саду на любимом вишневом дереве сэра Дако. Печально. Вот когокого, а его было искренне жаль. Совершенно не причастная жертва чувств и эмоций, причем вызванных не своими делами и не своим грехом. Жаль. Действительно жаль. Ну да небеса ему теперь в судьях, раз так решил, значит, думал чемто? Может головой, а может чем другим, поди теперь узнай.
А меня опять тошнит, все что в меня питательного заливают, не задерживается во мне дольше получаса, зловонным потоком вперемешку с желчью вырываясь из искривленного от боли рта.
Мерзко, самому противно от своего бессилия. А еще я потерял Мака. Это была моя самая страшная потеря, от перегруза затрачиваемой энергетики погорели проводники ниточки из драг металлов в моих браслетах, считай до мяса, прожигая кожу на моем теле. Только вот демоны с тем мясом, сгорели все мои труды, мои библиотеки и все мои еще не родившиеся проекты. Ох, как же мне плохо! Хорошо хоть не один, хватает заботливых и любящих рук иначе бы не выжить. Да, мой Лисий, хоть он формально все же Пестика, вновь обрел своих жителей, так как со смертью Немнода призрак ушел. Я не сказал, что молодой Рах умер? Ну так он умер, не пережил он того погружения, сгорая без следа наподобие меня сейчас. Легкая смерть. Незаслуженно легкая, по моему мнению, ну да я промолчу, не мое это дело. А вот Белой Смерти больше нет. Все, закончилась ее история, вольно или невольно, но я помог ей получить ответ на ее сокровенный вопрос: «За что?». Да, теперь, где бы она не была, она знает, она сама своими глазами увидела все что хотела, все к чему стремилась все эти годы, все то, что помогло ей перейти границу смерти, что бы добиться ответа на простой и может даже гдето глупый вопрос. Только вот боюсь, это не конец, если конечно я не сошел с ума. Говорить об этом никому не стал, но я ее иногда вижу, по ночам, когда мое измученное тело не в состоянии уснуть. Не Белую Смерть. Нет не ее. Я вижу Адель, кроткую, тонкую как тростиночка молодую и хорошенькую девченку, с копной иссини черных разметавшихся волос, с полной грусти и печали, непередаваемой красоты, бездной глаз.
Может и вправду рехнулся, а может….Не знаю. Потом, все потом. Устал я. Устал неимоверно. А может, сломался. Ну то, что сломался в большей степени это точно, пол человека осталось от прежнего. Даже магичить в прежнем пределе не могу, мало сил, погорел я капитально, любая даже самая незначительная операция с энергетикой, тут же вырубала меня по хлещи доброго удара бейсбольной битой по голове, которая потом непрекращающимся гулом еще долго гудела, словно церковный колокол.
Долгие месяцы я валялся безвольной куклой на постели, изучая потолок и не находя себе занятия. Впрочем, не думаю, что занимался бы чемто другим, сложись все более благоприятно. Както не хотелось никого видеть и даже разговаривать с людьми. Правда, от Хенгельман не удалось избавиться, ну да я такой наседке даже рад. Старушка не требовательна к собеседнику, если и болтала, то не столько со мной, сколько веселя саму себя своим скрипучим голоском.